Давать интервью — как чистить зубы. Я просто должен это делать.
Я не умею поддерживать разговоры о погоде.
Обычно я не смотрю фильмы тех режиссеров, с которыми собираюсь работать. Конечно, мальчишкой я видел и «Бегущего по лезвию», и «Чужого» и знал, на что подписываюсь, когда Ридли Скотт предложил мне сняться в «Гладиаторе». Но обычно я сужу о режиссере по тому, можем мы найти общий язык или нет.
Представьте, что вы фокусник и смотрите выступления других фокусников. Чаще всего вы попадаете на дерьмовые шоу, но иногда вы видите что-то потрясающее, у вас вырывается что-то вроде: «Ох, ***! Вот это круто!» Но вы фокусник, вы знаете всю изнанку, и это не дает вам с головой погрузиться в процесс.
Как я провожу свободное время? Что я должен рассказать? Я не чертов нумизмат!
Если я на самом деле расскажу обо всех прекрасных поступках, которые собираюсь совершить, это будет выглядеть дешево. Кто-нибудь, сидя на кухне, будет читать эти строки… Кто знает, может, это уже выглядит дешево. Я рано ложусь и рано встаю. Сегодня встал в четыре утра, например.
Я не из тех синефилов, которые дни напролет смотрят только Годара, или Трюффо, или подобное дерьмо. Обычно я включаю документалки на Netflix. Или иду гулять со своими собаками.
Ток-шоу — это сплошное вранье.
Фанаты? Какие фанаты? У меня их типа три. И один из них — моя мать.
В молодости я считал себя гедонистом. Мне хотелось веселья, я пил, тусовался по клубам, трахался. Но так и не выстроил отношений ни с миром, ни с самим собой.
Я думал, центр реабилитации — это место, где ты сидишь в джакузи и ешь фруктовый салат. Но как только я туда попал, мне начали рассказывать о программе «12 шагов». И я говорю: «Минутку, я же смогу курить травку?»
Есть много занятий, от которых я получаю удовольствие, и необязательно каждое утро просыпаться с похмельем. Не то чтобы я выступаю против алкоголя — я так живу, вот и все. Возможно, просто старею.
Я хиппи, вы же понимаете.
Руни Мара — не моя вторая половина. Это я ее вторая половина.
Когда меня номинировали в Каннах на «Лучшую мужскую роль» (за фильм «Тебя никогда здесь не было». — Esquire), я даже не думал, что выиграю. Пришел в зал в кедах, тихо сел на свое место. И вот во всей этой французской речи, что доносится со сцены, звучит мое имя, люди вдруг начинают аплодировать, поворачиваются и смотрят на меня. Я спрашиваю у Руни: «Мне что, надо встать?»
Никогда не читаю рецензий на свои фильмы или отзывов обо мне в интернете.
Я не люблю подолгу рассуждать о своих персонажах. Когда мы снимали «Тебя никогда здесь не было», режиссер Линн Рэмси прислала мне аудиофайл с записью фейерверков и выстрелов. «Это то, что происходит в голове у Джо (героя Феникса, ветерана войны. — Esquire)», — написала она. Я понял, что мы сработаемся.
Я хотел бы походить на всех этих актеров, которые рассказывают, как усердно они работают над ролью. Но если честно, я просто читаю сценарий, перекидываюсь несколькими фразами с режиссером, выхожу на площадку и делаю свою работу. И так каждый раз.
Ненавижу холодную воду. Поэтому я никогда не плаваю в своем бассейне.
В фильмах про супергероев всегда есть добро и зло. Зло атакует, добро защищается. Но в реальной жизни все иначе: зло соблазняет тебя.
Когда мне предложили сыграть Иисуса, я подумал: «Ну наконец-то кто-то понял меня».
Лет двадцать назад на съемочную площадку «Хозяев ночи» кто-то принес морковку и сельдерей, и Марк Уолберг крикнул: «О, Хоакин отмечает День благодарения!» Отличная шутка (Хоакин Феникс — веган. — Esquire).
Есть фильмы, в которых режиссеры принимают всю ответственность за свою работу. А есть другие: немного от режиссера, немного от продюсеров, немного от студии. На *** (к черту) такие фильмы!
Не бывает *** (замечательных) актеров. Бывает хороший режиссер.
Мне 43 года. Почти 35 из них я играю в кино. Но я по-прежнему не могу уснуть накануне начала съемок. Костюмерам приходится приклеивать прокладки к моим подмышкам, потому что я потею так сильно, что выскальзываю из одежды. Первые три недели я только потею. Сплошные нервы. Обожаю это.
До меня все долго доходит. Очень долго. Иногда мы успеваем отснять полфильма, и я внезапно понимаю, о чем вообще этот фильм.
Перед началом съемок я обычно говорю режиссеру: «Я активно и сознательно собираюсь делать очень плохие вещи в попытке расслабиться. И я не знаю, что это будут за вещи».
Филип Сеймур Хоффман был чертовым гением. Когда мы впервые встретились, чтобы отрепетировать диалоги из «Мастера», я слушал его и думал: «Я не смогу сказать ни слова после этого парня». Он мог бы зачитать вслух свой чек из супермаркета, и ты бы только прошептал: «Боже, как захватывающе».
Думаю, перед тем, как приглашать меня сниматься в «Мастере», Пол Томас Андерсон посмотрел «Я все еще здесь» и подумал: «Так-так, этот парень — абсолютный кретин. Он как чертова обезьяна, сделает все, что угодно. Пожалуй, найму его».
Я не люблю лгать. Нет, правда, терпеть не могу.
Я актер, а не сценарист. Если ты слишком задумываешься над той или иной сценой, в какой-то момент ты подмигнешь зрителю: «Эй, это метафора, вы поняли?»
Джеймс Грэй как-то сказал, что я мастурбировал перед сценой с Гвинет Пэлтроу в «Любовниках». На самом деле я только симулировал мастурбацию.
Нет ничего хуже, чем умничать.
Есть актеры, которые ставят в свои трейлеры эспрессо-машины и развешивают постеры по стенам, прохаживаются по площадке весь день туда-сюда. Я не из таких. Это, наверное, самое сложное в профессии актера — поддерживать бессмысленные беседы с членами съемочной группы, находиться в толпе весь день, давать интервью. Было время, когда после каждого фильма я говорил: «С меня хватит, я ухожу».
На съемках фильма «Умереть во имя» Гас Ван Сент сказал мне: «Если ты зажжешь спичку, через некоторое время она погаснет. И это нормально, это часть процесса». Звучит довольно банально, но тогда, в 1995-м, это стало для меня настоящим откровением. Он имел в виду, что может произойти что угодно и нужно просто наслаждаться моментом.
Мне нравится делать людей счастливыми.
О Господи, только послушайте меня! Я просто даю интервью. Ни во что из этого я на самом деле не верю.
